Поздно ночью.

Мне известно, что Самарский губком РКП (б) срочно собирает на двухнедельные курсы всех прикрепленных к АРА советских представителей. Они там будут подробно проинструктированы. О результатах «командировки» я готовлю докладную записку полковнику Хаскелю и порекомендую убрать Шафрота с поста руководителя отделения, так как он не обеспечивает своей невыдержанностью «особых задач» АРА».
В ПУГАЧЕВСКОМ УЕЗДЕ
Поздно ночью в Ростове заместитель председателя Донской ЧК Зявкин срочно вызвал к себе сотрудника экономического отдела Константина Савкина.
На улице вьюжило, в окна кабинета задувал резкий, холодный ветер, непрерывно дувший с калмыцких степей.
Федор Михайлович ходил по кабинету, чтобы согреться, растирал руки. Послышался стук в дверь, вошел Савкин.
Внимательно взглянув на него, хозяин кабинета строго заметил:
—Ты что, Костя, думаешь перезимовать в этой студенческой шинельке и фуражке набекрень?! Пора бы теплее одеваться, не мальчик!
Савкин рассмеялся.
—Да, Федор Михайлович, нам с тобой уже двадцать седьмой годок стукнул. Действительно, не мальчики.
Он быстро сбросил шинель, снял фуражку.
—Вот, посмотри, пожалуйста, на мне ведь еще и калмыцкая меховушка. Непродуваемая!

Правда, тоже фрукт.

На пороге появился человек в рыжем гражданском костюме, плечистый, упитанный, с ничего не выражающим лицом, каких много.
—О-о, господин Квако! — поднял брови Хардер.
—Так точно, герр капитан!
—Карашо! Очень карашо! Но, господин Квако, я не есть капитан. Господин Квако много служит немец¬кой армии, а путает знаки различий.
—Виноват, герр обер-лейтенант! Но для меня вы уже...
—Хо-о! — улыбнулся Хардер.
Он предложил Квако садиться, и тот осторожно опустился на край стула, внимательно следя за каж¬дым движением обер-лейтенанта. Кто знает, быть может от Хардера зависит все его будущее? Еще неизвестно, как сложатся обстоятельства...
Обер-лейтенант полистал блокнот, нашел нужные записи и заговорил:
—Мы позваль господин Квако на большой дела. Вы будете говорить штурмбанфюрер,— и Хардер покосился на дверь смежной комнаты.
Квако проглотил улыбку, насторожился: хотя Хардер и не назвал фамилии штурмбанфюрера, Квако догадался, что это не кто иной, как представитель защитных отрядов, обслуживающих батальон, проще — эсэсовец. Он, Квако, уже испытал удовольствие иметь с ними дело. Сколько ни делай — все мало. А попробуй не выполни задание, так они же тебя и прикончат... Он, конечно, рад служить немцам, но хотел бы иметь дело, ну, хотя бы вот с Хардером. Хардера он знает. Правда, тоже фрукт, но все-таки обходителен.
Дверь отворилась, и в комнату вошел толстый лысый офицер с витыми погонами на широких плечах. Он шумно опустился в кресло, с которого успел вскочить Хардер, а Квако поспешно пододвинул Хардеру свой стул. Полное, налитое кровью лицо штурмбанфюрера казалось неживой маской. На лбу его, от начала лысины до переносицы, пролегла глубокая вертикальная складка, словно кожа в этом месте была разрезана и наспех сшита.
Штурмбанфюрер окинул Квако деловым взглядом и заговорил на чистом русском языке:
—Я знаю, вы многое сделали для германской армии.

В самом деле?

Проснувшись, Анн не сразу поняла, где она находится. Она лежала на маленькой кровати и смотрела на покатый потолок, на розы на окне и вдруг вспомнила, где она. «Я сейчас в бухте Киррин. У нас каникулы!» — подумала про себя Анн и с удовольствием потянулась в кровати.
Потом она увидела другую кровать. На ней спал ребенок, свернувшись под одеялом калачиком. Анн видела только макушку кудрявых волос. Едва спящая фигура зашевелилась, Анн спросила:
—Эй! Ты Джорджина?
Девочка села на кровать и посмотрела на Лип. У нее были кудрявые, короткие, почти как у мальчишки, волосы. Голубые-преголубые глаза были как незабудчи на ее загорелом лице.
—Нет, — сказала она.
—Я не Джорджина.
—О! — удивилась Анн.
—Тогда кто же ты?
—Я Джордж, — ответила девочка. — Я буду отвечать только тогда, когда ты будешь звать Майкл Джордж. Ненавижу быть девчонкой. И не буду девчонкой. Я не люблю заниматься девчачьими делами. Мне нравится делать то, что делают мальчишки. Я могу лазать по скалам лучше любого мальчишки и плаваю быстрее каждого из них. И на лодке могу грести лучше любого рыбака на этом острове. Ты должна звать МММ Джордж. Тогда я буду с тобой разговаривать. Иначе нет.
—Поняла, — сказала Анн и подумала, что ее куаина — очень странная девочка. — Хорошо! Мне все равно, как тебя называть. Я считаю, что Джордж — хорошее имя. Мне не очень нравится имя Джорджина. Впрочем, ты и похожа на мальчишку.
—В самом деле? — спросила Джордж и сразу начаала хмуриться. — Мама ужасно рассердилась на меня, когда я коротко постригла волосы. Они были у меня до плеч. Это было отвратительно.
С минуту обе девочки пристально разглядывали друг друга.

Дорогой полковник.

Согласитесь, странный союз. Ведь еврейские ремесленники помнят погромы атаманов Петлюры, Тютюнника. Кстати, я там застал представителя из-за кордона, прибывшего из штаба Тютюнника. Единственный полезный человек. Он мне дал явки на границе Польши, и, быть может, мы с ним в будущем там встретимся.
—Ну, так каково все-таки ваше мнение: могут они совершить операцию  в  порту? — гнул  свое  полковник.
—Я составил для атамана Заболотного подробный план занятий с солдатами, если их так можно назвать. Здесь подыщем хороших офицеров и сделаем отряд боеспособным. Будем надеяться...
—Отлично! А я без вас сделал ценное приобретение, господин Борисов. Вы не догадаетесь: добыл и отправил в США карту Одесского порта с подробным описанием коммуникаций, гаваней, молов, набережных, глубины фарватера и мест стоянки пароходов!
—И как у вас ценятся такие приобретения? — почему-то с иронией спросил Борисов.
—О!.. На этих материалах я заработаю не меньше сотни тысяч долларов. Ну, и чуть подешевле продам еще кое-кому...   Такие материалы о портах ценятся на вес золота.
—Дорогой полковник, я вас разочарую. Вы за эти материалы ломаного гроша не получите.
—То есть почему?! — возмутился Хайнес.
—Потому, что эти материалы давно уже лежат в сейфах английской Интеллидженс сервис и французской Сюртэ женераль. Они были получены — это мы, русские офицеры, точно знаем — еще в восемнадцатом году от царского адмирала Ненюкова.

Мы с капитаном.

Там положение еще хуже. Вы представляете себе — в Новороссийском порту на миноносец «Геллерт» явились таможенники и опломбировали радиорубку, отрезав их таким образом от всего мира!
—Что же, выходит, здесь они поступили более корректно — вывели миноносец на внешний рейд, и только,— заметил Борисов.
—Ну как ваше мнение, господин Борисов: отряд Заболотного способен провести акцию? — перешел к волновавшей его теме Хайнес.
—Трудно сразу ответить, господин полковник. Конечно, налет они могут сделать, только каков будет результат — вот вопрос. Завтра я сам осмотрю порт, надо хотя бы приблизительно определить, какие там имеются военные силы. Вообще, отряд атамана Заболотного больше похож на цыганский табор. Кто его формировал, кто вооружал? Не пойму...
—Как кто? — обиделся Хайнес.— Мы с капитаном Говардом очень много поработали над формированием этого отряда. Мы его и вооружили.
—Но ведь там сосредоточено много разных национальностей, и интересы их расходятся. Еще я насчитал десятка два уголовников с одесского рынка. Как же можно, господин полковник? В любой серьезной операции они будут помехой.
—Их собрал сам атаман Заболотный с помощью моего Лазаря. Они ему, видно, нужны, чтобы периодически делать налеты в городе...
—Но ведь это формирование,— перебил его Борисов,— называется Черноморской повстанческой группой войск, а группа эта крайне разношерстна: есть и украинские националисты, и одесские евреи.

Они были очень похожи.

Они были очень похожи. Одинакового роста, у обоих темно-каштановые густые волосы, карие глаза. Различие только в одежде: у одного — кожаная куртка, у другого — знакомая всем студенческая шинель. Они были давние друзья, и дружбе этой не мешала разница в служебном положении.
Студент третьего курса Донского университета Савкин в 1918 году примкнул к большевикам, часто выступал на солдатских и рабочих митингах — громил меньшевиков, эсеров и анархистов. Тогда их в Ростове было много.
Командир ростовской Красной гвардии Зявкин, большевик с марта семнадцатого года, прибывший на Дон по поручению из Смольного «для установления Советской власти на Дону», часто бросал Савкина на самые опасные задания: он доверял ему и знал, что тот справится с любым сложным поручением.
еще стоял перед зеркалом с намыленными щеками и брился.
Борисов видел его нетерпение, но, вместо того чтобы рассказать о поездке, сам начал задавать вопросы:
—Где сейчас транспорты? Когда они будут в Одессе?
—Океан штормит, пароходы прибудут дней через двадцать.
—Вы еще не отказались от нападения на порт?
—Нет, что вы, наоборот, еще раз убедился в необходимости нападения. Из Новороссийска телеграфировал наш представитель Дрисколь.

Стихи комсомольских поэтов.

С лозунгом реалистической правдивости и конкретности  литературу середины 20-х годов, молодое поколение поэтов, чье творчество «комсомольской поэзии», — А, Безыменский, А. Жаров и др. Они восстали против «космизма» пролеткультовцев, выдвинув свое понимание актуальности искусства:
Только тот наших дней не мельче,    Кто умеет за каждой мелочью
Только тот на нашем пути,    Революцию Мировую найти.
(А. Безыменский. О шапке)
Стихи комсомольских поэтов по своей форме были похожи на оперативный поэтический репортаж с места событий. Часто в них фигурировал. Но эту достоверную основу произведений авторы старались подчинить задаче больших социальных обобщений. Теплушки, красногвардейские костры, песня «Яблочко» символизировали тревожное и героическое время гражданской войны. Исписанная тетрадка, рабфаковский зачет, ремешком подпоясанная шинель студента, кожаные куртки, красные косынки служили образными приметами новой, мирной эпохи.

И пронзительной откровенностью.

В поэзии Маяковского, о котором верно сказал А. Фадеев, что перо поэта всегда «успевало за темпами революции, за всеми ее поворотами», наступала пора больших свершений.
Плодотворно осваивал первые поэтические, выдвинутые жизнью, и Д. Бедный. "Стихотворения «Тяга» (1924), «Вперед и выше» (1924), «Памяти селькора Григория Малиновского» (1924), «Снежинки» (1925)—это произведения, в которых дела, мысли и чувства миллионных масс рабочих и крестьян раскрывались с проникновенной правдивостью.
Стихи Маяковского и Д. Бедного с наибольшей четкостью обозначили того главное направлении по которому стала развиваться вся советская поэзия 20-х годов. Рядом с творчеством этих поэтов свое место и лирика выдающегося русского поэта С. Есенина. И пронзительной откровенностью отразила она не только человеческое «половодье чувств», но и мучительную сложность духовной жизни общества в переломный момент истории. Не менее важным, имеющим большое воспитательное значение, оказалось в творчестве Есенина признание и действительности.  Поздних произведениях Есенина («Анна "Снегина», «Русь Советская», «Песнь о великом походе») отчетливо чувствуется социально-классовое восприятие жизни, ее противоречий.
Устремленность поэзии к реализму, гражданственности оказалась настолько сильной, что ей подчинялось творчество тех поэтов, чей талант был по своей природе камерным (А. Ахматова).

С особенной ясностью.

С особенной ясностью определялось «место поэта в рабочем строю» на переломах истории советского общества. Тогда же выверялось и общее направление развития литературы.
Таким перевалом, преодоление которого потребовало от поэтов новых творческих усилий и не всем удалось сразу, явилось начало 20-х годов, когда страна вступала в период мирного созидания. Перед молодым советским искусством, прославившим революционный героизм, вставала новая задача — открыть прекрасное и значительное в каждодневной жизни, в труде, стремлениях, переживаниях рядовых строителей социализма.
Осуществление этой задачи требовало прежде всего хорошего знания самой жизни, т. е. того, как, по словам В. И. Ленина, «рабочая и крестьянская масса на деле строит нечто новое в своей будничной работе» (т. 37, с. 91). Положение сильно осложнялось обстановкой нэпа, когда временное оживление буржуазных элементов, создавая видимость торжества мещанина над героем революции, было способно вызвать кое у кого панические настроения.
Поэты реалистического направления вступили в новый исторический период с оптимистической уверенностью в победоносности советского строя, а также с сознанием своей гражданской и художнической ответственности за его утверждение и упрочение.

Несмотря на трудности.

Своим путем навстречу новой жизни развивалась поэзия Маяковского, самого крупного из поэтов Октября, «агитатора, горлана-главаря» и проникновенного лирика. «Революцией мобилизованный и призванный», Маяковский не уставал повторять, что по-особому дорожит в искусстве «содержанием современным, сегодняшним, сиюминутным». Его стихи являли собой поэтическую летопись революционной истории. Причём в отличие от  Маяковский не только следовал за событиями, но, словно опережая их, устремлялся вперед, в будущее. Несмотря на трудности и недостатки текущей действительности, он прозревал светлую перспективу, видел, как «коммуны дома прорастают». И нетерпеливо торопил время:
Шагай, страна,
быстрей, моя,
коммуна —
у ворот!
Вперед,
время!
Время,
вперед!
Маяковский первым из советских поэтов сумел органически слить в своих стихах пафос и лирику, героику и каждодневность, историю и человека. Это была крупная победа нового .творческого метода советской литературы — социалистического реализма, для которого правда искусства так же немыслима без устремленности к идеалу, как идеальность без твердого жизненного основания.
Жизнеспособность поэтических начинаний зависела в первую очередь от их соответствия запросам, интересам, вкусам самых широких масс трудового народа, а также от верности коренным традициям русской классической поэзии — гражданственности, патриотизму, гуманизму.

Главная улица.

И все же их стихи были важной вехой на пути формирования советской поэзии. Демократизм, пафос созидания нового мира — вот отличительные черты лирики этого периода.
Сотворчеством пролетарских поэтов во многом перекликалась поэзия Демьяна Бедного, пользовавшаяся в годы революции и гражданской водны наибольшей популярностью среди читательских масс. В злободневных баснях, агитационных и лирических стихах Д. Бедного часто развивались те же мотивы, идеи, темы, что и в произведениях других пролетарских поэтов. Однако в его творчестве преобладало не романтическое, а реалистическое начало. Если пролеткультовцы старались предельно обобщить образ лирического героя, который превращался у них в некий символ массы, в безликое «мы», то Д. Бедный выступал противником всякого «космизма». Он критиковал некоторых молодых пролетарских авторов за то, что
Яд условности и сложности    Замутив до невозможности
В души юные проник,    Пролетарских дум родник.
В своих стихах поэт обращался к читателю доверительно и просто, как близкий человек, «один из многих». И эта безыскусственность тона не мешала ему в своих стихах поднимать проблемы большого общественного содержания. В написанной к пятой годовщине Октябрьской революции поэме «Главная улица» Д. Бедный воссоздал образ революционного народа, нового хозяина земли, волнующий не только своей величественностью, но и глубокой правдивостью, жизненной достоверностью:
.„Из закоулков, Из переулков,
Темных, размытых, разрытых, извилистых, Гневно взметнув свои тысячи жилистых, Черных, корявых, мозолистых рук, Тысячелетьями связанный, скованный, Бурным порывом прорвав заколдованный Каторжный круг, Из закоптелых фабричных окраин Вышел на улицу Новый Хозяин, Вышел — и все изменилось вокруг...

На предложение.

На предложение о чистке аппарата РАКПД Глиссон, один из заместителей Шафрота, заявил особоуполномоченному:
— РАКПД — это часть АРА, только мы способны судить о пригодности его частей...
Узнав о приезде из Москвы представителя центрального отдела АРА, многие граждане обратились ко мне с письмами: «...не желая, однако, оскорблять Американскую администрацию помощи, мы вместе с тем просим войти в защиту населения против окопавшихся лиц, которые занимаются поборами... в Мелекесском уезде».
Когда я потребовал от русского представителя АРА — бывшего офицера Тагера — объяснения причин «поборов», тот мне секретно сообщил, что выполняет специальное поручение Шафрота по сбору «экономических данных по всей Самарской губернии» и ему приходится в связи с этим нести большие расходы.
Он мне показал анкету для опроса населения, и я увидел, что она носит явно шпионский характер. Анкета включает данные о количестве мужчин призывного возраста, отдельно — вопросы о промышленных объектах, пропускной способности железных дорог, узловых станций и т. п.
Я сообщил о Тагере в губчека, но просил пока не трогать его, по крайней мере до моего отъезда, а анкеты у него изъять.

Это направление.

Это направление наметилось в творчестве пролетарских поэтов, которые в человеке труда верно увидели главного героя новой жизни, стараясь в своих произведениях глубже показать
его мир мыслей и чувств. Образная система, характер ассоциаций, строй речи в произведениях пролетарских поэтов — все это характеризовало лирического героя как созидателя, творца. О
чем бы ни шла речь — о природе, о солнце, о весне, перед читателем представал мир, увиденный глазами труженика. Новаторски прозвучало стихотворение В. Казни а «Рабочий май», где этот принцип нашел наиболее отчетливое выражение:
Кусаю ножницами я                   А на дворе-то после стуж
Железа жесткую краюшку,    Такая же кипит починка.
И ловит подо мной струя,    Ой, сколько, сколько майских луж —
За стружкою другую стружку.    Обрезков голубого цинка!
Пролетарские поэты стремились освободить человека от всего косного, мешающего проявлению его внутренней силы и красоты. Они воспевали машины, механизмы как пример гармони целесообразного, славили завод как олицетворение содружества людей, сплоченных творческими интересами, пели гимны Космосу, выражая тем самым свою веру в безмерность возможностей Человека.
Цель все удавалось пролетарским поэтам. В полемическом запале они обрушивались порой не на устаревшие, консервативные явления старой культуры, а на культуру вообще. В. Кириллов написал стихотворение «Мы». в котором были кощунственно звучавшие строки:
Во имя нашего Завтра — сожжем Рафаэля, Ч. Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.
Занятые проблемами мирового, «космического» масштаба, поэты-пролеткультовцы проглядели многие явления своего времени, не всегда умели передать его драматическую сложность.